Интервью

Александр Кожевников: Кулагин пришел и сказал: «Остаюсь у тебя ночевать»

Александр Кожевников: Кулагин пришел и сказал: «Остаюсь у тебя ночевать»
Большой разговор с легендарным форвардом «Спартака» и сборной Советского Союза, которому сегодня исполнилось 60.

- Насколько лет себя чувствуете?
- Не на 60 точно. Но болячки о себе напоминают периодически. У меня их полно. Только на колени было 9 операций, представляете?

- На лёд часто выходите?
- Три-четыре раза в неделю. Без этого нельзя - это моя жизнь. У нас хорошая компания. Иногда не хочется из-за пробок ехать, но всё равно собираешься - и вперёд. В основном, чтобы просто пообщаться с друзьями. Года три из-за травм не играл совсем, но потом опять вернулся на лёд. Не могу долго без хоккея.

- Когда в провинцию приезжаете, узнают?
- В родной Пензе точно узнают (смеётся).

- Вы пришли в «Спартак» из «Дизелиста», но вскоре сбежали обратно. Что с вами было бы, если бы не вернулись в Москву?
- Наверное, тогда бы меня вернули ЦСКА или «Динамо». Но я всегда хотел только в «Спартак». А почему убежал? Другая жизнь, новый быт, большущий город. Было очень непривычно и тяжело приспособиться на первых порах. В Пензе я был «королём», а тут меня быстро опустили на землю, дав щелчок по носу. В общем, показалось сперва, что в Москве мне неуютно. Пенза звала обратно, и я решил вернуться. А когда всё-таки во второй раз оказался в «Спартак», дали квартиру. И уже стало легче.

- В Пензе воздух какой-то особенный, раз оттуда столько талантов вышло?
- Такая земля. Середина России, 45-я параллель. Упорные, трудолюбие люди живут. Со своим сильным характером. Семь олимпийских чемпионов в городе по хоккею. Радует, что сейчас снова взялись за развитие хоккея. А то еще не так давно игроков в 13-14 лет продавали на сторону, ни о чём не задумываясь.

- Родные остались в Пензе?
- В Мокшанском районе живут два маминых брата. Село Черноземье. И больше никого не осталось. Папу в Москве похоронил. Мама, к счастью, жива.

- Кулагин огромную роль сыграл в вашей жизни?
- Мой второй отец. Я в какой-то момент уже в Минск собирался уходить, но Борис Павлович нашёл правильные слова, поговорил со мной, и я остался в «Спартаке». И он сделал из меня игрока. Мы все - люди амбициозные, с характером, со своими принципами. Про других не скажу, но ко мне он нашёл подход. В молодости я не понимал этого. Только с возрастом приходит осознание того, насколько важно слышать и слушать своего тренера. Слава богу, что в своё время Кулагин появился в «Спартаке».

- Все вспоминают его как сурового мужика, но справедливого.
- Таким он и был. Как и Тарасов. Он же его ученик. И все методики Кулагина шли от Тарасова.



- Мог Кулагин сорваться на игрока?
- Оскорбить - никогда. Но матом ругнуться - это конечно. Тирада была небольшая, но очень ёмкая. Он больше взглядом убивал. У него же и кличка поэтому была - Мао Цзэдун. Он только посмотрит на тебя - и каждый понимал, что он хочет сказать. И душа в пятки. Кулагин был огромным авторитетом для всех игроков.

- Расскажите, как он пришёл к вам домой с раскладушкой?
- Как-как? Приехал ко мне домой, позвонил в дверь, зашёл и сказал: остаюсь у тебя ночевать (смеётся). Мол, чтобы я никуда не убежал.

- Ваша реакция?
- Говорю: Борис Палыч, да хоть на постель ложитесь. Одну ночь целиком мы с ним проговорили. Обо всём на свете. С его стороны это была своеобразная профилактика. Знакомых и друзей у меня в Москве много появилось, я человек контактный, дома сидеть не мог. Везде ждут, везде принимают. По части режима я был, мягко говоря, не в лидерах. И Кулагин пришёл, чтобы я немного остепенился. И многое в моей жизни поменялось.

- Если раньше выбирали игроков из провинциальных клубов, то «Спартак» был третьим после ЦСКА и «Динамо»?
- Да. Я был, наверное, слишком проблемным человеком для ЦСКА и «Динамо». Хотя меня звали туда. От ЦСКА люди за мной приехали, когда я в институт поступал.

- У Тихонова по таким делам был Шагас, а у Кулагина - Жиляев?
- Да, Валера был его правой рукой. Он и мой тренер в «Дизелисте» Анатолий Ватутин помогли мне в институт поступить. Что уж скрывать: раньше почти все спортсмены в институт поступали по блату. Не за деньги, а по договорённости. Потому что и сами институты были в этом заинтересованы, так как спортсмены могли выступать за ВУЗ на различных соревнованиях. И институт давал отсрочку от армии. В педагогический я первый раз не поступил. Затем была вторая попытка. И в воскресенье сдал экзамен, а утром в понедельник за мной приехали забирать в армию. Они не увидели моей фамилии в списке зачисленных. Но потом военным пришлось оставить меня в покое: я был уже студентом. Офицеры переворошили бумаги, никак не могли поверить, что в субботу я еще не поступил, а в воскресенье уже студент.

- Когда в ваши годы «Спартак» был ближе всего к «золоту»? 
- Так тяжело сразу вспомнить. Мы почти всё время играли с ЦСКА на равных. И в 1982 году, если не ошибаюсь, попали с ЦСКА в турнир за 1-4 места. Но проиграли им 2:9. Бороться было трудно: там три звена из сборной, в «Спартаке» - одно.

- Виктор Тюменев умер полтора месяца назад.
- Это мой партнёр. Большая трагедия, рано ушёл. Много проблем было у него в жизни в последнее время. Шикарный центр. Я благодарен ему за то, что мы нашли друг друга и столько лет провели в одном звене.

- Виктор Дорощенко заслуживал вызова в сборную?
- Мне трудно говорить об этом. Витя - классный вратарь, который постоянно выручал «Спартак». У него было много достойных конкурентов. Но с ЦСКА он справиться не мог, игры против армейцев обычно ему не удавались.



- Кто был самым большим режимщиком в «Спартаке»?
- Это у кого здоровья не было? Я с такими редко общался (смеётся). У меня была своя компания - Серёжа Капустин, Витя Тюменев, Сергей Коротков. С другими ребятами тоже дружили, не подумайте, что мы кого-то сторонились. Но нам было интересно друг с другом. И нам больше прощалось, наверное.

- Трагедия с сыном Сергея Капустина произошла на ваших глазах?
- Да. В Алуште. Это был огромный удар для Серёги. Величайший игрок и классный мужик. Таких хоккеистов было еще поискать: катание, скорость потрясающая, площадку видел, голова работала… После этой трагедии в его жизни многое поменялось.

- Судьи в ваше время «Спартак» «поддушивали»?
- Конечно, а как без этого? На периферии всегда старались домашней команде помочь. Правда, у нас команда была хорошая, нас было тяжело сплавить. Мы приезжали в город, узнавали, кто будет судить, и примерно знали, как этот человек будет работать.

- С футболистами «Спартака» дружили?
- Ну а как же! С Гавриловым, Родионовым, Шавло, Поздняковым, Хидиятуллиным. Всех можно перечислять. Мы жили рядом, поэтому дружба была очень хорошая. Они к нам приходили на игры, мы - к ним.

- На ваш вкус, кто лучший футболист «Спартака» в 80-е?
- Юра Гаврилов. Выдающийся игрок. Федя Черенков тоже был потрясающим футболистом, но он с нами редко общался. Не зря же Бесков говорил: «Не знаешь, что делать с мячом, отдай Гаврилову». Так и было. Сколько у него глаз было, я не знаю! Видел на поле всё и всех.

- Всегда очень много артистов болели за «Спартак».
- С Сашей Фатюшиным, Владимиром Андреевым, Наташей Селезнёвой много общался. С Сашкой мы вообще сильно дружили, он любил хоккей до безумия, правда, болел за всех сразу - и за ЦСКА, и за «Спартак». С Юрой Антоновым часто общались, года три-четыре вообще не расставались. Потом судьба всех раскидала.

- Никогда не пожалели, что с тренерской карьерой толком не сложилось?
- Я и не хотел. Полтора года работал в «Крыльях», год - в «Спартаке-2». Это не моё. Мне многое в хоккее давалось легко. И трудно было понять, почему тот или иной игрок не может сделать простейшие, как мне казалось, приёмы. Начинаешь злиться… Мог что-то резко высказать, накричать… Я отходчивый, но очень резкий. Это моя проблема.

- Многие годы спустя вам не кажется, что сборы и тренировки в ваше время были бесчеловечными?
- Такая была система, ничего не сделаешь. Это была подготовка космонавтов. И я нисколько не преувеличиваю. Кто выжил, тот и будет играть. Тарасовская система.

- Самое чудовищное упражнение на вашей памяти?
- Танцы с блином. Убивали меня. Полный присед и 20 килограммов «блин». Зачем это нужно? Много всякой ерунды. У Юрия Ивановича Моисеева были «тетерева». Снег по колено. И тебе говорят - бежать 300 метров. А как бежать, если такие сугробы? Ныряешь под наст и ползешь, иногда только выскакивая, чтобы воздух глотнуть.

- Вратари тоже?
- От каких-то упражнений всё-таки освобождали. Хотя «физику» им тоже давали очень серьёзную. Они - особенные люди. Как в моё время говорили: умный человек «кирпичи» ловить не будет.

- Вы всю жизнь говорите то, что считаете нужным. Это вам никогда не мешало?
- Конечно, мешало. Мало кто любит, когда в лицо говорят правду. Наверное, есть люди, которые меня ненавидят. Но я на это не обращаю внимания. У меня есть близкий круг людей, с которыми общаюсь. Они меня ценят, я - их.

- Если бы была возможность что-то изменить в жизни, что бы вы сделали?
- Ничего бы не стал менять. Как жизнь сложилась, так она и есть. У меня столько травм страшных было, а я двукратный олимпийский чемпион. Разве это не чудо?! Наверное, если бы играл в ЦСКА или «Динамо», то выиграл бы несколько раз чемпионат Союза, стал бы неоднократным чемпионом мира… Но я любил «Спартак». И до сих пор его люблю. Для меня ромбик слишком много значит. Он навсегда в моём сердце.

- Что вы пожелали бы себе двадцатилетнему?
- Трудись и еще раз трудись. Да я и трудился, на самом деле, всю жизнь. Мог и погулять, но бог одарил меня здоровьем, поэтому я гулял и пахал. Какой совет? Больше прислушиваться к старшим. К своему тренеру. Ты ему должен доверять. Он хочет тебе добра. А в молодости мы не всегда это понимаем. Мы, спортсмены, люди амбициозные. С другой стороны, не может быть большого спортсмена без больших амбиций.

- Еще одну книгу напишете?
- Ну да, лет в семьдесят (смеётся). Мне есть что рассказать народу.

С юбилеем, Александр Викторович!